«Орнитология». Е. Стрельцова.

Впервые пьеса Александра Строганова «Орнитология» была поставлена А. Дзекуном в 1998 г. под названием «Интимное наблюдение» во МХАТе им. Чехова.

Этих интимных подглядываний испугались тогда… Спектакль быст­ро сняли. А в Петербурге, однако, в постановке Р. Смирнова, на малой сцене Александрийского театра «Орнитоло­гия» идет с успехом третий сезон.

Строгановскую пьесу в Москве поставил театр «Без вывески».

Взрыв театральности, гофмановская фантасмагория превращений в этом спектакле призваны разбудить в челове­ке его уснувшую душу, сберечь потребность чувствовать красоту, сопереживать, его способность жить эмоциями вы­сшего порядка. В мире грубости и агрессии, безверия, лжи, пошлости, нравственных компромиссов, отвыкания от лю­бого усилия и т.п., оказывается, нужны экстремальные ситуации, чтобы добраться до живого в человеке.

«Жестокие игры мегаполиса» и создают их во имя рождения «полого человека» заново. Это определение сти­ля, жанра, сквозного действия премьерного спектакля Дроздовой очень верно. Игры здесь (и в пьесе, и в спектакле), действительно, страшноваты, на грани фола, а образ мегаполиса — застенок, клетка, тюрьма. Героев — трое. Танечка и Ленечка, сестра и брат, странные орнитологи, за что-то мучают Савву Семеновича Любезного, их постоянного гос­тя и друга. Они судят его, казнят. Вернее — играют в суд, играют в вынесение приговора. За что? Почему? Имеют ли право? Эта жестокая игра — напоминание о том суде, на котором ответит человек за все грехи и, в первую очередь, за предательство самого себя. Все шутки-игры спектакля, загадочные его столкновения моделируют в потоке моно­тонных сытых будней пограничные ситуации, когда открывается весь человек без утайки, когда вспоминает он, нако­нец, что создан по образу и подобию Божию. После таких «шуток» нельзя вериться к себе, бездушному и самодо­вольному болванчику.

Каждый из героев «Орнитологии» прошел «испытание клеткой», «тюрьмой» — и вырвался на свободу. Не слу­чайно режиссер строит предфинальную сцену прыжка Саввы в окно, как сцену символического рывка человека через кирпичную стену. Сверхъестественное преодоление застенка — острая метафора освобождения из ловушек хищни­ка-мегаполиса. Метафоры спектакля, сценические его образы и детали отсылают к узнаваемым знакам, понятным ас­социациям. Птица — душа; полет — стремление к вдохновению, небесам, глубоким переживаниям, духу. Невеста с ко­сой — смерть. И только петух в этом ряду — тайна.

Поразителен финал спектакля: возрождение Саввы показано картиной явления в этот мир ребенка и полета лю­дей-птиц, откровенно любующихся маленьким мальчиком, светящимся в ореоле мистического луча сверху. Это еще и тонкая, нежная живопись на сцене.

Главную героиню и ее удивительные метаморфозы, с блеском инфернальное™, ярко-гротескно играет А. Алек­сеева. Слегка пародируя нового русского в Савве Любезном, Г. Можаев ведет героя к нравственному перевороту будто через строй шпицрутенов: погублен будет или спасен — не ясно почти до последнего эпизода. И потому так потрясен зрительный зал.

Но более всего удивителен в спектакле Ленечка в исполнении М. Кувшинова. Редкое совпадение актера и роли. Человек-птица, он, романтик и максималист — лишний герой нашего времени, однако, герой в первую очередь наше­му времени необходимый. Он — чистая совесть, чистая правда. Потому имеет право задавать другу неудобные воп­росы. Он, похоже, сам когда-то прошел страшные испытания. Но он еще и верноподлдный службы спасения челове­ческих душ, он — не от мира сего, посланец неба. Потому и важен ему, одинокому, день рождения Петуха: игра, в центре которой именно эта птица, а не другая. Спектакль вводит зрителя в контекст Евангелия, приближает к раз­гадке символического плана пьесы. Крик петуха напомнил апостолу Петру о его предательстве Христа. Ленечка име­ет право, играя, напомнить всерьез о Страшном суде. Эта тема: предательство — раскаяние — слезы очнувшейся ду­ши — прощение — есть, я думаю, главное внебытовое ядро спектакля. Именно Ленечка, главный орнитолог, владею­щий языком птиц, вырывает сюжет жестоких игр с Саввой из смешного «куриного» космоса и выносиит на простор другой вселенной, в созвездие, где даже великий грех предательства Христа прощен. Странный случай с Любезным становится серьезным разговором о любви Бога к человеку, святому и грешному одновременно. Театр предлагает, сыграв в эти жестокие игры, выход в жизнь, где после встречи с таким Ленечкой уже нет места предательству, а уг­розы мегаполиса, отчуждающего человека от совести и страдания — суета сует и всяческая суета.